Сокровище Родины[сборник] - Михаил Николаевич Волконский

показывал его тут спьяна актёру одному, товарищу этого самого арестованного.

— Дурак!

— Ну, конечно, он дурак! — согласился Корецкий.

— Да ты дурак!.. Где же ты сошёлся с этим актёром?

— В трактире.

Барону вдруг только теперь представился весь ужас его положения.

Ужас заключался в том, что теперь, откройся даже тропининское наследство, он не мог бы немедленно заявить на него свои права, потому что выданный им Корецкому вексель, очевидно, безденежный и на огромную сумму, должен был вызвать неминуемое подозрение.

— Нет, этого не может быть! — невольно воскликнул он.

— Чего? — удивился Корецкий.

— А тебя этот актёр давно знает? — спросил барон, не отвечая на вопрос.

— Давно.

— Как Стрюцкого или как Галактиона Корецкого?

— Как Галактиона Корецкого. Моя дочь у него.

Час от часа барону становилось не легче. Будь Корецкий неизвестен никому, его было бы можно выдать за богатого коммерсанта и сказать, что вексель выдан этому богатому коммерсанту, а что оборванец Стрюцкий украл у него этот вексель и выдаёт только себя за Корецкого. Но все ухищрения падали сами собой, когда действительно Корецкого, как оборванца, давно знал актёр, у которого была его дочь.

Оставалась одна надежда, что Корецкий врёт спьяна, чтобы либо напугать, либо выманить ещё что-нибудь.

— Нет! Этого не может быть! Ты врёшь! — повторил опять барон. — Покажи сейчас вексель!

Корецкий развёл руками.

— Н-н-н-е м-м-могу!

— Я говорю тебе, чтобы ты достал сейчас вексель, или я с тебя шкуру спущу!..

Барон встал и приблизился к Корецкому.

Тот рефлективным движением стал шарить у себя на груди.

— Да нет же! Вот он тут был, на верёвочке, а теперь его нет! Видишь?

— Я ничего не хочу видеть и знать не хочу! Вексель!.. — крикнул барон и ударил по столу кулаком, так что стоявшие на нём бутылки задребезжали.

Корецкий откинулся назад и вытянул руки.

— Ты чего же кричишь на меня! Услышат.

— Тут никто не услышит! Мы одни с тобой!.. Вексель, говорят тебе!..

Бешенство гнева уже охватило барона. Расчёты о тропининском наследстве и вообще о будущем отодвинулись на второй план и затуманились этим бешенством. Он видел только настоящее, а в настоящем пред ним был человек, который мог выдать его с головой; глупый, пьяный человек, оказавшийся совсем не таким, каким счёл его барон, когда взял себе в помощники.

В первый раз в жизни он ошибся в человеке; надо было во что бы то ни стало поправить эту ошибку и уничтожить этого человека.

Глаза барона налились кровью, он наступал на Корецкого.

Тот оробел пред ним и, оробев, стал слезливо и подло искать спасения в унижении и мольбе.

— Вот тебе клятву даю, — завопил он, — что, будь только у меня этот вексель, я отдал бы тебе его, пропади он совсем!.. Но его нет у меня, нет… что хочешь, делай…

Сомнения не оставалось: у Корецкого векселя не было.

Барон кинулся на него, но не рассчитал своего движения; они скатились на пол, перевернули скамейку.

У барона сверкнул нож в руках, выхваченный им из-за пазухи, и подвал огласился отчаянным криком Корецкого.

Барон был сильнее его, гораздо сильнее и знал наверное, что справится с ним. Он и не с такими справлялся! Помощи же Корецкому ждать было неоткуда!

Но тут случилось нечто совершенно неожиданное ни бароном, ни Корецким. Неизвестно откуда выскочили, словно из-под земли выросли, двое людей, бросились на барона и высвободили из-под него Корецкого.

Барон вскочил на ноги, рванулся и бросился к двери.

Эти двое были Ёрш и Пыж, явившиеся на выручку Корецкого, хотя и не совсем вовремя.

Корецкий лежал на земле, рубашка у него была окровавлена, барон успел нанести ему рану ножом.

Ёрш и Пыж не преследовали бежавшего барона, у них было дело гораздо более серьёзное — возле раненого Корецкого.

В только что происшедшей свалке бородка у Ерша оказалась сорванной с левой щеки. Явно было, что она у него не своя, а поддельная, но Корецкий не мог это заметить: он недвижным пластом лежал на земле с закрытыми глазами.

Ёрш, не обращая уже внимания на свою отставшую бороду, наклонился над Корецким и осмотрел его.

Рана была в живот, большая, и из неё лила кровь. От потери крови Корецкий впал в беспамятство.

— Эк он хватил! — сказал Ёрш.

— Надо доктора! — сказал Пыж. — Ты иди, я останусь, сделаю перевязку. У меня тут в шкафу есть чистая рубашка, её изорву для бинта…

— Не выживет, пожалуй.

— Авось!

— А ведь если умрёт, всё пропало…

— Ну, не всё. Теперь и без него довольно известно… Иди за доктором.

И Ёрш пошёл, но не в ту дверь, которая служила сообщением для обыкновенного выхода из подвала и в которую бежал барон, а в ту, которая была в боковой стене и казалась наглухо запертою.

XXXVII

На другой день утром барон сидел с Минной на балконе загородного домика, где она жила.

Они пили кофе.

Стол был накрыт новою цветною скатертью, на серебряном подносе шипел серебряный кофейник, чашки были фарфоровые с голубыми цветочками и к ним весь прибор такой же.

Кофе был подан на английский манер — с холодным мясом, ветчиной, яйцами всмятку, сливочным маслом. Это был целый завтрак. Даже вишни стояли в хрустальной, игравшей на солнце вазочке.

Утро было великолепное. От вчерашней грозы и помина не осталось. Только земля ещё не совсем просохла и была влажна, но эта влага убила пыль и давала свежесть, способствовавшую прелести утра.

Барон в белом фланелевом, с полосками, костюме, в мягкой цветной рубашке и жёлтых туфлях сидел, положив ногу на ногу, и медленно тянул дым папиросы, вставленной в янтарный мундштук с серебряным вензелем и короной. Он был немного бледен, но по виду очень спокоен и невозмутим.

Минна злилась и кусала себе губы.

— Я тебе говорю, что ты сделал глупость! — авторитетно заявила она, взяв ножичком масла и намазывая его на хлеб.

Барон покачивал ногою и смотрел через перила балкона на видневшуюся сквозь деревья сада реку внизу, под спуском.

— Может быть, — ответил он, выпуская струю дыма, — но что сделано, то сделано.

— Не надо было давать этот проклятый вексель, я говорила!..

— А что же было делать?

— Придумать что-нибудь другое…

— Что ж ты не придумала?

— Ты меня не спрашивал. Вот и вышло глупо, очень глупо!

— Но во всяком случае глупость наполовину поправлена. Если он не умер на месте, то всяком случае не выживет. Удар должен быть смертелен. Мой боном [19] изъят из обращения…

— Но вексель не изъят…

— Немая